Статусный аксессуар: почему монокль был признаком благосостояния

Претенциозный оптический прибор под звучным названием монокль был страшно популярен одно время. Но недолго, так как все сразу поняли его неудобство по сравнению с очками или пенсне, комфортно сидевшими на переносице и придававшими лицу интеллигентность и изюминку. В начале XIX века монокль был дорогостоящей оптикой, иными словами, признаком благосостояния.

До сей поры бытует мнение, что образ успешного человека едва ли на девять десятых зависит от аксессуаров. Запонки, булавка для галстука, оправа или часы, дескать, сразу сигналят о финансовых возможностях человека. Сегодня у здравомыслящих людей такое мнение вызывает здоровый хохот, а вот еще два — три века назад это была чистая правда. Безделица вроде цепочки для часов стоила немало, поскольку была штучной вещью. За нее выкладывали нешуточные деньги, а потом еще и закладывали в ломбард, если что.

Монокль, благосостояние, аристократизм…

Отстранимся ненадолго от финансовых вопросов, вспомним, насколько яркий след оставил монокль в литературе, искусстве и богемных кругах как таковых. Скандальная романистка Жорж Санд (1804-1876) не могла не воспользоваться моноклем для привлечения к себе внимания. Вопреки всем правилам приличия мадам изящно наводила монокль на незнакомых мужчин, что их одновременно восхищало и шокировало.

Вообще французы ценили монокль: поэт-символист Жан Морреас (1856-1910) и романист Жан Лоррен (1855-1906), хозяин знаменитого декадентского салона, тоже были адептами этой линзы. В те годы сам факт владения этой милой безделушкой говорил о богатстве человека, который непринужденно спускает немалые деньги на остромодную чушь. Почему чушь?

Монокль искажал лицо

Те, кто пробовал носить монокль хотя бы недельку, понимали, что это страшно неудобно. Недаром в изобразительном искусстве (в первую очередь в карикатуре и плакате) этот аксессуар пририсовывался исключительно отрицательным персонажам. Дело в том, что монокль удерживался на месте с помощью лицевых мышц и заставлял лицо перекашиваться. Асимметрия никогда не красила лицо. А из-за мускульных усилий оно неизбежно приобретало брезгливо-высокомерное выражение. Носитель монокля выделялся в толпе, обычно это был аристократ.

Снобы, обожавшие монокль, обычно изображались с набором таких отличительных черт:

• презрительная мина на асимметричном лице,
• безупречно выбритый подбородок,
• идеально ровный пробор,
• белоснежная манишка,
• бриллиантовая булавка в галстуке.

Кстати, монокль все же вошел в историю журналистики. Его с 1925 года до сих пор «носит» вымышленный персонаж Юстас Тилли — денди и талисман журнала The New Yorker!

А вот ученые в пух и прах разгромили этот оптический аксессуар уже в середине прошлого века. Статья 1950 года в «Журнале оптики» гласила, что эта вызывающая одиночная линза несла в себе «дух самоуверенной элегантности», и ничего, кроме насмешек, не вызывает:

«Создавалось впечатление, что человек, носящий этот предмет, был слегка придурковатым – мнение, к которому поневоле приходили из-за того, что монокли постоянно выпадали из зафиксированного положения», — отмечает статья.

А вот барон Врангель (брат того самого, да) носил монокль постоянно. «Барон Н.Н. Врангель, то вкидывая в глаз, то роняя (с поразительной ловкостью) свой монокль, явно не слушает птичьей болтовни своей спутницы, знаменитой Паллады Богдановой-Бельской, закутанной в какие-то фантастические шелка и перья», — писал о нем современник, не зная, что в русском языке скоро появится слово для обозначения вычурной бесполезной претенциозной вещи — пердимонокль.

Кто пытался вернуть моду на монокль в России

В Советском Союзе монокль был неким нафталиновым аксессуаром, неизменно намекавшим на старорежимность. Его вкладывали в глаз акулам капитализма в фильмах, на плакатах и карикатурах. А в России одним из последних и самых известных ценителей монокля стал Михаил Булгаков, автор фэнтези советского разлива «Мастер и Маргарита».

Как-то писателю на толкучке попалась стекляшка с веревочкой. Приобретя эту ерунду, Булгаков тут же помчался фотографироваться и был в восторге от получившегося образа. Для тех, кто не знает, Михаил Афанасьевич тяготел к великосветским привычкам. А его супруга Елена приобретала наряды аж в Париже! СССР неплохо оплачивал труд писателя, а когда тот решил, что ему позволено больше других, несколько прикрутила финансовую поддержку.

Вызывающее фото в монокле писатель раздаривал знакомым, и Арон Эрлих удивлялся такой вкусовщине:

«Потомственный русский интеллигент, бывший врач и нынешний литератор, скромный труженик… И вдруг эта карикатурная стекляшка с тесемкой! В предательскую минуту, слишком упоенный собственным успехом, он потерял чувство юмора, так глубоко ему свойственное… Как могло случиться, что он не заметил, не почувствовал всей смехотворности своей негаданной барственной претензии?»